Упрощенная HTML-версия
«Родовая Земля»
№ 3 (152), март 2017 г.
26 • библиотека
n
Алексей Канищев
ПРП Ковчег, Калужская обл.
К
то-то когда-то сказал, что
всё вокруг — суть про-
явление форм жизни. Да-
же камни. Там, откуда мы
появляемся, мы все вме-
сте и всё одно целое. Как малень-
кие частички, мы падаем на землю
с дождиком и проявляемся в без-
конечном разнообразии, развива-
ясь от простых форм жизни к бо-
лее сложным. Но и там, на Земле,
мы проявляем себя как то единое,
каким мы были до этого.
Стало тесно. Я бы ещё сказал,
что стало «долго», но боюсь быть
непонятым. А как ещё описать та-
кое состояние, когда за один твой
вздох вокруг происходит столько
всего, что просто ахнуть не успе-
ваешь. Впрочем, мне и «ахнуть»-
то нечем.
Это началось давно и закон-
чится так же: внутри меня всё за-
ходит ходуном, и я рассыплюсь. А
потом, а потом опять вся это ерун-
да: мельтешение везде вне меня,
и я — такой неподвижный на оче-
редную длинную жизнь. Я — ка-
мень.
Но так было не всегда и когда-
то закончится. А когда-то я был...
М-м-м... «до этого» я ничего не пом-
ню. Да и, впрочем, если б и помнил,
кто ж этому поверит? Главное —
сохранить память сейчас…
Ну вот опять: суета вокруг ста-
новится просто невыносимой, по-
том жизни становится меньше,
ещё меньше, ещё... Опять я не уви-
жу, что там, в конце концов, по-
тому что движение внутри снова
усиливается... И я — рассыпаюсь.
Я уже знаю, что будет. Я ле-
чу вниз с дождём и вижу краси-
вое поле. Живописный приле-
сок, знакомый березняк, сосны по
краю, птичий щебет, серая поло-
са бетонки. В разнотравье кроют-
ся миллионы, миллиарды части-
чек жизни, каждая из них — такая
родная (что не удивительно: ведь
где-то там, откуда мы пришли, —
мы одно и то же). Где-то здесь рас-
тёт моя мама. Среди всего лугово-
го великолепия есть одно малень-
кое растение. Оно впитает меня в
себя с дождевой влагой. Так я ста-
ну семечком. А на следующий год
— стану таким же растением. Или
— не стану. Снова всё вокруг за-
мельтешило, стало очень жарко,
и я, не успев долететь, испарился
обратно...
Я снова падаю вниз. Далеко не
с первого раза мне удалось вы-
расти, потом — дать потомство.
Всем известно, что каждый при-
личный пырей должен дать семе-
на, обогатить землю и освободить
место будущим поколениям. На-
конец-то мне удалось это сделать
в прошлый раз. Что же это такое,
отчего всё приходит в движение и
потом застывает, так и не дав во-
плотить своё предназначение с
первого раза?
Странное дело, когда-нибудь
я в этом разберусь. А пока меня
ждёт во-он тот толстый шмель. Это
мой папа. Я нацелился в самую се-
редину цветка мать-и-мачехи и
плюхнулся прямо в пыльцу. Съешь
меня! Так через папу и маму я ста-
ну толстой такой личинкой, а по-
том буду так же жужжать, собирая
пыльцу среди всего этого вели-
колепия! «Эй! Бабочка, я не твой,
я тут папу жду!» Бабочка, пугли-
во убрав хоботок из моего цветка,
перепорхнула на другое растение.
А потом — снова шум, мельтеше-
ние, жар, и всё пропало...
Интересно, что я успею на этот
раз? Шмелём побыть так и не по-
лучилось. Я Бог весть какой раз
уже всё так же падаю на свой луг.
Я тут уже почти всех знаю.
Вот сныть. Раньше она бы-
ла, смешно и вспомнить, какой-
то мелкой водорослью. Одна-
жды она запуталась в шерсти со-
баки, попившей воды из её лужи.
Это редкая удача: с собакой она
разнесла своё потомство на мно-
гие километры, сполна выполнив
своё предназначение. За это в сле-
дующий раз она очень быстро ста-
ла покрытосеменнным растени-
ем, минуя перевоплощение в мох
и папоротник.
А вот мышь — она всё такая
же: нашла свою старую нору из
прошлой жизни и очень обрадо-
валась. Она ни на минуту не заду-
мывается о том, что запасов у неё
и так на пять мышей: так же бега-
ет и тащит себе в нору всё, что по-
хоже на еду. Когда-то и я тоже бу-
ду мышом, а сейчас я ищу жаво-
ронков.
Они должны быть где-то тут.
У них будет гнездо в траве, пря-
мо посередине поля. А вот и они!
Они никогда не летают непосред-
ственно к месту, а падают в траву
неподалёку и до гнезда идут пеш-
ком. Сейчас они его как раз строят.
Пожалуй, присяду на росинку. Они
меня непременно заметят, захотят
пить, и так я стану их дитём. Вот по-
дошёл папа, заметил росинку, про-
шёл мимо. Вернулся. Внимательно
посмотрел, склевал мою малень-
кую капельку и снова пошёл та-
скать веточки. А потом он станцу-
ет свой танец, споёт маме краси-
вую песню, и я стану их птенчиком!
Да, у меня большие планы на
это воплощение, дай Бог, всё будет
хорошо. Спустя немного времени
я обнаруживаю себя в яйце. Свер-
ху идёт нежное тепло: днём оно
светлое, а ночью меня греет мама.
Я расту внутри яйца каждый день.
И тут — снова жар, крики. Все, кто
не растения, они уже кое-что по-
нимают, им страшно. Папа и мама
успели улететь, а я остался. Опять
огонь. Яйцо, в котором я рос, от пе-
регрева перестало быть тем, из че-
го получаются птенцы. Ну ладно, в
следующий раз...
Я вижу, как миллионы тех, кто
успел или не успел воплотиться,
отлетают с нашего поля. Мы вер-
нёмся снова с первым дождиком.
После птиц я был мышью, зай-
цем. Был даже коровой. Мне уже
удавалось остаться в живых на на-
шем поле: я мог бегать. Но я ни-
как не мог понять: зачем всё это?
Зачем мне весь этот опыт? Рож
даться, сгорать, рождаться, сго-
рать, и так от маленького камуш-
ка до большого животного. В сле-
дующий раз я приду не сразу. По-
жалуй, уже возможно будет стать
человеком и я наконец смогу ра-
зобраться, зачем всё это. Память
сохранилась, но что было до того,
как я родился камнем, я не помню.
Наверное, ответ кроется в следую-
щем воплощении...
Я снова лечу вниз. Я ожидал
увидеть знакомый луг, но впер-
вые попал в совершенно незнако-
мую мне местность. Куда ни глянь
—везде росло одно и то же расте-
ние. Похоже, это пшеница, и я лечу
прямо в это однородное золоти-
стое море. И как здесь найдёт ме-
ня мой папа? Тут очень легко поте-
ряться. Пожалуй, впитаюсь через
корни во-о-он того куста, что по-
выше остальных, и буду смотреть,
ждать, пока меня найдут. Это обя-
зательно должно произойти.
Как ни странно, папа не при-
шёл. Сначала на горизонте, а по-
том всё ближе и ближе грохотала
какая-то странная машина. Она-то
меня и скушала. Я с зёрнышком, в
котором сидел до сих пор, попал в
её внутренности. Там было много
других зёрен. Нас куда-то возили,
пересыпали, потом снова везли, и
опять мы лежали всей кучей вме-
сте с другими, угодившими, види-
мо, в такие же машины. Не знаю,
сколько времени прошло с тех
пор, как мы оказались все вместе
в такой тесноте. Потом зёрна стали
мукой, потом — тестом и в конце
концов — булкой.
Боже мой, каким элементар-
ным делом мне представлялась
сначала эта затея! Попасть в зёр-
нышко, а там — всё просто: идёт
мимо папа и съедает его. Но не
тут-то было: я уже столько време-
ни постоянно где-то лежу или ку-
да-то переезжаю. То, в чём я на-
хожусь, уже многократно поменя-
ло свою форму, а я всё ещё не на-
шёл своего отца. И вот я снова где-
то лежу, на этот раз — в одинако-
вых рядах одинаковых булок. Но я
уже чувствую, что папа где-то ря-
дом! В который раз я куда-то пере-
мещаюсь, но теперь — с ним вме-
сте. Наконец-то он меня съест!
Я родился, рос, ездил на да-
чу. В перерыве между посадками
картошки меня отпустили погу-
лять с друзьями. Полянка, на кото-
рую мы пришли, показалась мне
какой-то знакомой. Но что мне до
этих ощущений—у нас есть Дело!
Нас отругают, если кто-то за-
метит, но ведь никого же из взро-
слых рядом нет. Немного сойдя с
дороги, я, воровато озираясь, до-
стаю спички, чиркаю по короб-
ку. Тухнет. Я чиркаю другую. Сно-
ва не горит. Беру две спички сра-
зу и приседаю в траву. Около зем-
ли ветра почти нет, так что шансов
у меня становится резко больше.
Среди пожухлой прошлогод-
ней травы вижу молодую поросль
сныти. «Когда-то она была водоро-
слью, а собака разнесла её по дру-
гим лужам», —вдруг вспомнилось
мне. «Что за чушь?» — подумал
я. Среди травы виднелась мыши-
ная норка, недалёкое жужжание
напомнило о шмеле. Его не было
видно, но сразу вспомнил, как этот
толстый любитель пыльцы раздви-
гает лепестки и, предвкушая нек
тар, выпускает хоботок. «Бр-р-р,
откуда я это знаю? Такого мы вшко-
ле не проходили». А мышиная нор-
ка? Из неё прорастал овёс. «Наты-
рила зерна по осени, а теперь вот
запасы пропадают», — недоволь-
но пробурчал я про себя.
«Чего ты там копаешься? Дай
сюда!» — старший из нашей не-
большой компании пытается за-
брать у меня спички. «Подожди,
смотри сюда», — говорю я. «Ну?
— нехотя ребята подтягиваются
ко мне — Чего там у тебя?» «Тут
у меня — целый мир! — неожи-
данно для себя самого сказал я. —
Он — живой, и мы не имеем пра-
ва убивать его». И сразу вспомнил
и это поле, и череду перевополо-
щений, и миллионы тех, с кем вме-
сте это было прожито. Они все —
мои знакомые и добрые друзья. У
нас так много общего! Мы все про-
изошли от единого и много-много
жизней прожили вместе.
Ответ на давно мучивший ме-
ня вопрос пришёл сам собой. Ког-
да-то, ещё до камня, я тоже был
человеком. Я поджигал траву и
лишал жизни миллионы живых су-
ществ. Но всё вокруг —это тоже я,
а раз так, то как я могу прерывать
течение вечной жизни?
Что же, пока я человек — буду
пожарным!
n
Дневник
поджигателя:
за миллион лет до...
Сказка
Богиня Жива
В
се арийские народы виде-
ли в круговороте времён го-
да модель жизни. От безза-
ботной весенней юности к
зрелому лету, от заслужен-
ной осени к зимнему увяданию и
смерти — такие же циклы прожи-
вают человек, семья, племя, госу-
дарство.
Но многое можно попытаться
предугадать, как бы заглянув в бу-
дущее. Например, задать вопрос:
«Сколько мне осталось жить?» —
и сосчитать, сколько раз проку-
кует кукушка. Эта птица у древ-
них индусов провозглашала ре-
шения бога Индры, кому сколь-
ко жить, у германцев — служила
громовержцу Тору, у греков в неё
превращался сам Зевс.
Известно, сколько значимых
слов связано с древними богами
— Родом и Ладой, но тем более
это относится к самой Жизни (ещё
её именовали Живой) — славян-
ской богине поздней весны и лета.
Богиня Жива была животво-
рящей, то есть воскрешающей не
только умершую на зиму природу,
но и чувства людей.
Слово «жизнь» раньше звуча-
ло как «живот» и означало:
1) тело; 2) существование;
3) имущество.
От него произошли назва-
ния основной еды славян — жи-
та, пшеницы; дома —жилья; бога-
той жизни —житухи; скота —жи-
вотины, живности; целебных, за-
живляющих лекарств и многого
другого.
Наоборот, слова с отрицатель-
ной приставкой к слову «жизнь»
имели зловещий характер. Напри-
мер, нежить — смертельная бо-
лезнь и духи смерти.
Живе —Жизни противостояла
Мара — Смерть, которая накреп-
ко была связана с противополож-
ными лету понятиями: зимой, хо-
лодом, тьмой и злом.
Конечно, жизнь быстротечна,
но насколько, могла подсказать
только вещая птица богини Жи-
вы — кукушка. Она же предвеща-
ла начало лета и сопутствующих
ему гроз.
По её голосу гадали о том, на-
сколько удачным будет замуже-
ство, удастся ли собрать хороший
урожай. И ни у кого не возникало
вопроса, откуда она может знать
будущее. Верили, что птицы по
весне прилетают из Ирия — небе-
сного рая, где они пережили холо-
да, а тем, кто обитает рядом с бо-
гами, ведомы секреты будущей
жизни.
n