Упрощенная HTML-версия
«Родовая Земля»
№ 2 (127), февраль 2015 г.
28 • библиотека
Предисловие
с раздражением
Вы думаете, я о Лермонтове? От-
нюдь нет! Благороднейший наш со-
отечественник не имеет никакого
отношения к одному из самых из-
вестных стихотворений русской ли-
тературы, которое публикуется уже
более века под его именем и прини-
мается читателями как само собой
разумеющееся, отражающее и ощу-
щение автора, и действительность.
Отчего так?
Прежде чем указывать обвини-
тельным перстом на истинного со-
чинителя этой стихотворной мерзо-
сти и предавать его казни осужде-
нием, призываю пристальней вгля-
деться в самих себя. Вот он, коллек-
тивный лжец-очернитель, вся на-
ша русскоговорящая, с колыбели,
общность. Разве не все мы, за ред-
ким исключением, с каким-то сла-
дострастием, дай только малейший
повод, обгаживаем всё родное, веч-
ное и святое? Особенно в задушев-
ных разговорах. И подобостраст-
но, с жаром поддакиваем инозем-
цам, когда они политкорректно, по-
дыскивая слова, намекают на искон-
ное свинство русских. Обеляет нас в
этом в некоторой степени лишь то,
что, разглядев в собеседнике убеж
дённого русофоба, способны тут же
дать отпор, доказывая с тем же жа-
ром обратное. А если тот замор-
ский русофоб вдруг возымеет же-
лание с оружием в руках полезть в
наш (как мы поспешили согласить-
ся с ним) «отечественный свинар-
ник», чтобы его почистить (вернее,
обчистить), то, без рассуждений, «и
сурово брови мы насупим…». Вот
такие мы непреклонные. Как пить
дать, накостыляем шею всякому, кто
рот не прополаскивает, раскрывая
его на Святую Русь, всем этим кар-
лам, жакам, фрицам, прочим нем-
цам. Да так вдохновенно, что, по
обычаю своему, не заметим самых
опасных русофобов. А они среди
нас затесались. Вот хотя бы этот —
Митрий-Митричем
представляет-
ся — с отёкшим лицом интеллиген-
тного пьяницы. Пока его рассматри-
ваем, вспомним два стихотворения.
Оба проходили в школе.
Два стихотворения
якобы одного автора
1. Родина
Люблю отчизну я,
но странною любовью!
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни тёмной старины
заветные преданья
Не шевелят во мне
отрадного мечтанья.
Но я люблю—за что, не знаю сам—
Её степей холодное молчанье,
Её лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек её, подобные морям;
Просёлочным путём
люблю скакать в телеге
И, взором медленным
пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам,
вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни
печальных деревень;
Люблю дымок спалённой жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь жёлтой нивы
Чету белеющих берёз.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
2. Прощай, немытая Россия
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Рукопись первого стихотворе-
ния до нас дошла. Рука Лермонтова.
Второе появилось в списках в нача-
ле 70-х годов XIX, потом в журнале
«Русская старина» под его именем
через 46 (!) лет после роковой дуэ-
ли. Причём каноническому «пашей»
в той публикации в списках предше-
ствует «вождей», есть вариант «ца-
рей». Не известны ни черновик, ни
лермонтовский автограф.
Первооткрывателем гласно на-
звался историк П. Бартенёв, извест-
ный археограф и библиограф. В
частном письме он ссылается на не-
кий «подлинник руки Лермонтова»,
так никому и не показанный. Никто
не видел его. Таинственным обра-
зом исчез. Позже, в своём журнале
«Русский архив», Бартенёв печата-
ет приписку: «Записано со слов по-
эта современником». Подлинной за-
писи того безымянного «современ-
ника» также до сих пор не нашли.
Странные пропажи, согласитесь.
Теперь посмотрим на оба про-
изведения глазами не искушённого
в поэтическом искусстве читателя.
Если то и другое сочинения принад-
лежат одному автору, то какие-то
совершенно разные России он опи-
сывает. Первую любит. Чувство своё
называет «странным», так как вро-
де бы при взгляде со стороны не мо-
гут вызывать «отрады» «печальные
деревни» с «избами, покрытыми со-
ломой», неяркая, бедная формами и
красками равнинная природа и ги-
бельные «разливы рек». Но Россия
словие, а «говор»; и не мужиков, а
покладистых «мужичков».
Во втором стихотворении автор
(Лермонтов? Другой?) не «скачет в
телеге просёлочным путём», огля-
дывая окрестности влюблённым
взором. Он что есть мочи бежит из
России, спешит покинуть ту же са-
мую Родину, которую в одноимён-
ном стихотворении «любил стран-
ною любовью». Хочет оказаться «за
стеной Кавказа» в окружении чу-
жих ландшафтов, среди племён, для
которых он враг, ибо завоеватель.
Мечтает «сокрыться» то ли от ка-
ких-то «вождей», то ли от «пашей»,
хотя империя, которой он служит,
Российская, не Османская (и по-
эт средней руки навеселе такой не-
суразицы не напишет). Он не заме-
чает природы, которая его умиля-
ла с детства, не слышит «говора пья-
ных мужичков». Теперь они у него
только «послушный голубым мун-
дирам народ», рабы из «страны ра-
бов и господ». Автор отказывается
назвать её Родиной, она… «Немы-
тая Россия».
Можно подумать, что стихотвор-
цу на бегу было не до подбора оп-
ределения; вплёл в строчку, что на
раздражённый ум пришло, лишь бы
в ритм.
Но Лермонтов не таков. В его
подлинниках каждое слово со
смыслом. Нет, не мог он изменить
гению, коим наградил его Творец.
Не посмел бы грязно исковеркать
начальную строчку «Прощания с
морем», что написал его кумир, не-
вольник чести: «Прощай, свобод-
ная стихия!». Публицист П. Крас-
нов отметил в «Немытой России»
«кривоватый слог, убогие сравне-
ния и полное отсутствие глубины,
столь характерной для Лермонто-
ва… Анализ показывает полное не-
соответствие стилю Лермонтова.
Так, «голубые мундиры», «паши» не
встречаются у автора «Родины» ни-
где более». «Грубость, топорность
строк» увидел в этом стихотворе-
нии Г. Клечёнов.
О русской баньке
и европейских тазиках
Главное, что сразу бросается в
глаза, вызывает недоумение и внут
ренний протест, так это оскорбле-
ние Отечества — с первой строки.
Лермонтов, дворянин и патриот, с
любовью в своих сочинениях отзы-
вавшийся о простом народе, нигде
ни одним словом не отмечает телес
ной нечистоплотности низших со-
словий. «К слову сказать, — пишет
П. Краснов, — словосочетание «не-
мытая Россия» если чем и примеча-
тельно, так это своей подлостью и
переворачиванием ситуации с ног
на голову. Уж по уровню гигиены с
русским мужиком из самой захуда-
для Лермонтова и для тех, кому он
адресует лирическое признание,
— Родина. А это придаёт «стран-
ности» индивидуальный смысл ра-
достного изумления. Будь наш по-
эт, например, вояжирующим по им-
перии французом (вроде изначаль-
но настроенного на неприязнь мар-
киза де Кюстина), он непременно бы
отметил на деревенском празднике
глумливых, бранящихся крестьян.
Но влюблённому в свою бедную, не-
совершенную Родину московскому
дворянину слышится не скверно-
лой деревни, сотни лет мывшимся
в парной бане, как минимум, раз в
неделю, не сравниться не то что ев-
ропейским крестьянам, мывшимся
два раза в жизни, но и самым изыс
канным французским дворянам,
мывшимся в лучшем случае раз в
год и придумавшим духи и одеко-
лон для отбивания невыносимо-
го смрада немытого тела, и дворян-
кам, носившим блохоловки».
Ваш покорный слуга, уважае-
мый читатель, сподобился после
ВОВ в юном возрасте побывать в ев-
ропах, куда занесли нашу семью во-
енные дороги отца. Напоминаю, это
была середина ХХ века. В сибир-
ском городке, откуда мы, Сокуровы,
родом, едва ли не в каждом дворе
была банька (или одна на 2–3 дво-
ра). То же — в деревнях. В мадьяр-
ской Ньиредьхазе, в галицийском
Самборе на первых порах негде бы-
ло помыться. В отдельных кварти-
рах среднего класса были ванные
комнаты, но не сразу стал действо-
вать водопровод. В простонарод-
ных кварталах горожане пользова-
лись общими колонками на улицах,
плескались на кухне в тазиках. Для
селян — речка и колодец, без про-
блем. Зимой дрова, торф и уголь
расходовали только на приготовле-
ние пищи и обогрев жилья. Так что
вправе было воскликнуть: «Привет,
немытая Европа!»
Немного сомнений,
для приличия
И всё-таки сделаю теоретичес
кое допущение: а вдруг оба стихо
творения написал действительно
Лермонтов под воздействием пар-
шивого настроения! Точнее, «один
из двух» Лермонтовых, разделён-
ных в его физическом теле каким-
то событием, что меняет в челове-
ке сознание, приоритеты, взгля-
ды на себя и окружающее. Мы зна-
ем хулиганствующего безбожника
и придумавшего себе республикан-
ские взгляды Пушкина первых се-
ми лет после Лицея. И знаем сов-
сем другого Пушкина, остепенивше-
гося, признавшего Бога, сторонника
просвещённого самодержавия, кем
он оставался до последних дней. Та-
ковым его сделало судьбоносное
сельцо Михайловское — «приют
спокойствия, трудов и вдохнове-
нья». Процесс перерождения в ин-
тенсивной фазе длился с 1824 по 26
год. Он почти надвое разделил по-
этическую жизнь гения в печатный
её период: 9 лет до северной ссыл-
ки и 10 — после.
Лермонтов написал «Родину»
в 1841 году, незадолго до смерти.
«Немытая Россия» могла бы теоре-
тически появиться под его пером,
когда он после отпуска в том же го-
ду возвращался в свой полк на Кав-
каз. Появись такой дерзкий вызов
власти в 1837 году, когда автор сти-
хотворения «Смерть поэта» уже со-
бирался по Высочайшему повеле-
нию отправиться на войну с горца-
ми, то такой «залп грязью» в сторо-
ну трона стал бы сразу услышан все-
ми. Выходит, между двумя стихотво-
рениями, резко противоположны-
ми по тональности, считанные меся-
цы, если не недели, а то и дни. Это-
го временного отрезка недостаточ-
но для мировоззренческого пере-
рождения человека, тем более бай-
ронического склада ума. Этот вывод
был бы весом в рассуждениях, если
бы мы гадали, писал — не писал
«немытую Россию» человек, которо-
му критика и вдумчивые читатели
пророчили занять место рано ушед-
шего Пушкина. Однако гадать нече-
го. Автор известен. Только уточним:
автор фальшивки.
Соучастник
Когда заходит разговор о появ-
лении на Свет Божий скандально-
го стихотворения «Прощай, немы-
тая Россия» сначала в списках, по-
том в печати, неизменно фигури-
рует библиограф Бартенёв. Других
свидетелей нет. Сей человек посвя-
тил всю жизнь отысканию и публи-
кации неизвестных материалов и
литературно-биографических доку-
ментов о русских писателях. Благо-
дарны мы ему и за возрождение ин-
тереса к Пушкину после яростного
его развенчивания Писаревым. Но у
известного археографа было, как го-
ворится, «рыльце в пушку». Бывало,
ради пущего воздействия на заинте-
ресованную публику, ради увеличе-
ния числа подписчиков своего жур-
нала, ради «сенсационных откры-
тий» он шёл на весёлые розыгры-
ши, которые как-то незаметно и ми-
ло переходили в серьёзные подло-
ги. Притом он осторожно сотрудни-
чал с Герценом, которого в своё вре-
мя «разбудили декабристы» и кото-
рый «звал Русь к топору» на без-
опасном расстоянии, из Лондона.
Для безцензурной печати требова-
лись «разоблачительные» сочине-
ния признанных поэтов и прозаи-
ков. Если таковых произведений не
хватало, их сочиняли «под извест-
ные имена» скорые на руку вирше-
плёты-либералы. Сам Бартенёв пи-
сательскими талантами не блистал.
Как-то он осилил несколько строк с
помощью заимствований у Пушки-
на, но честно признался в своей по-
этической бездарности. К его удаче
объявился единомышленник, ма-
стер стихосложения, ставший дру-
гом, тот самый, с одутловатым ли-
цом, что представлялся Митрий-
Митричем.
Мистификатор
Д. Д. Минаев в пореформен-
ной России заслуженно пользовал-
ся известностью едкого сатирика,
талантливого пародиста и бесов-
ски весёлого мистификатора. Был
выпить не дурак, душа компании.
Удачно (ну, почти оригиналы!) паро-
дировал классиков поэзии, от Данте
до Пушкина (последнего, на потеху
зубоскалам, высмеял пародийным
романом «Евгений Онегин наших
дней»). Доставалось от него и про-
заикам, даже Льву Толстому.
Однажды (дело было в 1873 го-
ду), когда издатель «Русского архи-
ва» особенно нуждался в свежень-
ком разоблачительном документе
самодержавия, Минаев принёс дру-
гу чудесным образом обнаружен-
ное стихотворение, которое начи-
налось разящими, с запашком не-
мытого народного тела словами
«Прощай, немытая Россия».
«Пушкин, что ли?» — спросил
Бартенёв, вспомнив первую стро-
ку известного послания «К морю»,
написанного, когда опальный по-
эт прощался со «свободной сти-